Турецко-персидское противостояние
имеет не менее древнюю историю, чем персидско-арабское и турецко-арабское,
Оттоманская и Персидская империи неоднократно воевали между собой. В ХХ-ХХI вв. отношения между Турцией
и Ираном переживали самые разные периоды. Долгое время эти две страны входили в
один военно-политический блок СЕНТО под руководством США и Великобритании.
После исламской революции 1979 г. в Иране его пути с натовской Турцией
разошлись. Правда, страны сближало наличие общей проблемы курдского
сепаратизма, а также ряд экономических проектов.
Во время войны за Нагорный
Карабах шиитский Иран поддержал не шиитский Азербайджан, а православную
Армению (формально, впрочем, Тегеран сохранял нейтралитет), главной причиной
этого были слишком тесные связи Баку с Анкарой. Наиболее радикальное
расхождение между Анкарой и Тегераном случилось после начала «арабской весны». Турция
в союзе с аравийскими монархиями поддержала противников Асада в Сирии и т.н.
«законное правительство» Йемена во главе с Хади. Иран стал важнейшим союзником
Асада в Сирии и поддержал повстанцев-хуситов в Йемене. В связи с этим
возможность прямого военного столкновения между Ираном и Турцией (в Сирии, либо
непосредственно на границе двух стран между собой) стала обсуждаться всерьез.
После попытки военного переворота
в Турции в июле 2016 г. ситуация, вроде бы, радикально изменилась, был как бы
создан «тройственный союз» Россия – Иран – Турция. На самом деле в этом союзе
Анкара вынуждена была, в целом, играть по правилам Москвы и Тегерана. Коренные
противоречия между «союзниками» никуда не делись. Чем сильнее
сирийско-российско-иранские силы «сжимают пружину», освобождая Сирию от союзных
Турции боевиков, тем очевиднее эти противоречия становятся.
Контингенты иранского КСИР, а
также добровольцы-шииты принимают очень активное участие в сирийской войне,
которая в 2018 г. окончательно приблизилась к сирийско-турецкой границе. Прямое
военное столкновение между ними и турецкими войсками совершенно не исключено,
после чего также не исключена эскалация вплоть до войны между двумя странами.
ВС Турции и ВС Ирана
имеют довольно много одинакового оружия – старого американского. Это танки М48
и М60, БТР М113, САУ М107 и М110, буксируемые орудия М101 и М114, ПТРК «Тоу», ЗРК
«Усовершенствованный Хок», истребители-бомбардировщики F-4 и F-5, боевые вертолеты АН-1 «Кобра». Есть и одинаковое
советско-российское оружие, например, БТР-60ПБ, ПЗРК «Игла». Обе страны имеют
достаточно сильные по ближневосточным меркам собственные ВПК, но у Турции его
возможности гораздо выше. Турки уже производят довольно много образцов техники
собственной разработки, в то время как персы продолжают копировать иностранные
образцы (американские, английские, советские, российские, китайские). Кроме
того, Турция, в отличие от Ирана, никогда не находилась ни под какими
санкциями. Поэтому практически по всем параметрам ее ВС превосходят иранские
как в количественном, так и в качественном отношении. У Турции достаточно много
современного оружия (американского, немецкого, китайского, собственного), у
Ирана, по сути, его нет вообще. Правда, у Турции танков 3-го поколения «Леопард-2А4»
несколько меньше, чем у Ирана Т-72, но, в целом, танков у турок больше, чем у
персов. Это же относится и к другой технике сухопутных войск. Впрочем, надо
отметить, что рельеф местности на границе между двумя странами весьма сложный,
он накладывает ограничения на использование тяжелой наземной техники, а это
несколько нивелирует турецкое превосходство.
Гораздо заметнее турецкое
превосходство в воздухе. Одних только F-16C/D у Турции, видимо, больше,
чем у Ирана вообще имеется боеспособных истребителей и
истребителей-бомбардировщиков, при этом даже боеспособные самолеты у персов
гораздо старше турецких. Правда, у Ирана достаточно сильная наземная ПВО,
включая ЗРС С-200, С-300П и ЗРК «Тор-М1», аналогов которым у Турции нет. Кроме
того, Иран имеет очень значительное превосходство над Турцией по количеству
баллистических ракет различной дальности, являющихся в данном случае
«заменителем авиации». Как правило, их точность весьма невысока, но в крупные
неподвижные объекты (города, заводы, аэродромы, ВМБ, позиции «больших» ЗРК,
хранилища ГСМ и т.д.) они попасть вполне способны, при этом никаких средств ПРО
у Турции нет (а у Ирана есть – те самые С-300П).
Сравнивать ВМС сторон, видимо,
бессмысленно – им не суждено встретиться по чисто географическим причинам. Отправка
корабельных группировок любой из сторон через Суэцкий канал к берегам
противника стала бы слишком явной, причем довольно бессмысленной авантюрой. К
тому же Каир находится в весьма непростых отношениях как с Тегераном, так и с
Анкарой, поэтому он может просто не пропустить через канал ни тех, ни других.
Кроме того, как было сказано
выше, в обеих странах имеет место курдский сепаратизм (в Турции он сильнее, чем
в Иране). Во время ирано-иракской войны 1980-88 гг. обе стороны
подавляли «своих» курдов (Ирак делал это гораздо более жестоко, чем Иран),
пытаясь, при этом, использовать курдов «чужих». По-видимому, Тегеран и Анкара,
случись им воевать между собой, повели бы себя аналогично, при этом у Тегерана
было бы гораздо больше шансов на успех.
Если война между Турцией и Ираном
пройдет без участия еще каких-то стран на стороне тех и других, то совершенно
точно не будет ни иранского парада в Анкаре, ни турецкого в Тегеране. Будет
тяжелая и бесперспективная бойня в приграничных районах с высокими потерями для
обеих сторон, а также обмен авиационными и ракетными ударами по тылам. Т.е., в
общем, это будет довольно сильно похоже на ту самую ирано-иракскую войну,
окончившуюся, по сути, поражением обеих сторон. Ни Анкаре, ни Тегерану это
совершенно не нужно, поэтому вероятность войны между ними невелика. Но нулю она
не равна. Ирано-турецкая война могла бы стать частью войны в более широком
формате, которая может оказаться следствием дальнейшего разрастания общего
суннитско-шиитского противостояния, охватившего Ближний Восток уже давно. Либо
какой-то инцидент в Сирии станет причиной неконтролируемой эскалации. После
чего получится как в августе 1914 г. в Европе: «Войны никто не хотел. Война
была неизбежна».
Александр Храмчихин,
заместитель директора
Института политического и
военного анализа