События последних лет требуют очередного переосмысления характера современной войны. Иногда кажется, что за трансформацией войны не успевает военная мысль даже в самих воюющих странах.
Уже давно казалось, что классическая война «армия против армии» уходит в прошлое. Для наиболее развитых стран ее заменителем становится высокотехнологичная война, подразумевающая быстрый, сокрушительный и безнаказанный разгром противника за счет подавляющего технологического превосходства, в первую очередь – соединения средств разведки и высокоточных боеприпасов. Противник подвергается уничтожению буквально «в реальном масштабе времени», не успевая даже осознать, что происходит.
Неким асимметричным ответом на высокотехнологичную войну стала «мятежевойна». Концепцию «всемирной мятежевойны» сформулировал в середине 50-х полковник Русской, затем Белой армии Евгений Месснер. Под ней он подразумевал войну, в которой будут участвовать не только и не столько армии и государства, сколько народные движения и иррегулярные формирования, а психология, агитация и пропаганда окажутся важнее оружия. Дальнейшее развитие событий в мире полностью подтвердило его выводы. Доля войн с участием негосударственных субъектов стала приближаться к 100%. Как правило, эти негосударственные субъекты действуют партизанскими методами, что крайне затрудняет регулярным армиям борьбу против них, нивелируя их технологическое превосходство.
Многочисленные мятежевойны показали, что бороться против партизан лучше всего способны формирования, использующие партизанские же тактику и организацию. Кроме того, само по себе доминирование мятежевойн над классическими войнами способствовали "облегчению" ВС, т.е. приоритету мобильности по сравнению с огневой мощью и защищенностью. Это привело к резкому росту популярности десантных и специальных формирований в составе практически всех хоть сколько-нибудь дееспособных армий мира. К тому же для некоторых малых стран проще создать небольшое элитное подразделение, чем большую регулярную армию, хорошо подготовленную во всех компонентах. Наконец, спецназ, благодаря своей компактности, высокому уровню подготовки и отсутствию тяжелой техники, может вести секретные боевые операции в мирное время. Тем более, сейчас "крышей" для спецназа могут иногда выступать ЧВК. Их роль растет стремительно. Главная их ценность в том, что бойцами ЧВК являются настоящие профессионалы, готовые на очень серьезный риск, если он хорошо оплачивается. Соответственно, ЧВК не имеют основного недостатка западных армий – психологической неготовности к войне. "Частники", стремясь минимизировать издержки, с потерями, как правило, не считаются. Однако эти потери не включаются в официальную статистику стран, что очень удобно с пропагандистской точки зрения: гибель сотрудников частных компаний является их личной проблемой, а не государственной.
Содержание наёмника обходится примерно в 10 раз дороже, чем военнослужащего регулярной армии. Однако тот факт, что государственное руководство не несёт формальной ответственности ни за потери ЧВК, ни за социальное обеспечение их бойцов, ни за преступления, совершаемые их сотрудниками, которые, при этом, являются настоящими добровольцами-профессионалами, ведёт ко всё более широкому их задействованию в войнах вместе с регулярными армиями, либо вместо них, дороговизна отходит на второй план. Также ЧВК прекрасно вписываются в парадигму "мятежевойны", участниками которой всегда являются негосударственные субъекты.
Информационная война становится всё более значимой составляющей войны в целом (особенно после появления Интернета). Более того, она всё чаще может вообще заменить собой "обычную" войну.
Роль информационного фактора очень сильно выросла с точки зрения влияния на исход боевых действий. Целью каждой из сторон становится максимальная ситуационная осведомленность, т.е. полное представление о ситуации на поле боя в каждый отдельный момент времени с возможностью доступа к этой информации всех заинтересованных лиц, а также, одновременно, максимальная дезинформация противника, который, в идеале, должен иметь нулевую ситуационную осведомленность. Если эта цель достигается, то это практически гарантирует победу даже при ограниченности собственных сил.
Важнейшей особенностью информационной войны является то, что ее можно вести в мирное время, причем в различных формах. Одной из этих форм являются хакерские атаки на военные и гражданские сети противника. Чем более развитой является страна, тем уязвимей она к таким атакам. Таким образом, здесь налицо еще один асимметричный способ войны с противником, имеющим значительное технологическое превосходство.
Более сложной формой информационной войны является идеологическая война, которая может привести к краху противостоящего режима без "обычной" войны и даже, иногда, без понимания того факта, что рухнувший режим был атакован извне, а не только изнутри своей страны.
Для Запада идеологическая война представляет особую ценность. Во-первых, именно западные страны обладают соответствующими возможностями как в технологическом, так и в политическом и экономическом плане. Во-вторых, достижение победы без ведения "обычной" войны крайне выгодно экономически, тем более, в условиях значительного падения военных возможностей западных стран.
Впрочем, никуда не делась и традиционная война. Так, в Ливии, Сирии, Ираке, на Украине антиправительственные силы с самого начала вели войну не как партизаны, а как нормальные регулярные армии. При этом ни они сами, ни противостоящие им правительственные армии не имели и не имеют никакого высокоточного оружия и современных средств разведки. Во всех этих случаях налицо жестокая контактная классическая война без всяких высокотехнологичных изысков. Нельзя в связи с этим не отметить, что эти изыски оказываются, как правило, очень сложными, а, главное, непомерно дорогими. Поэтому ни в коем случае не следует их абсолютизировать. Более того, совершенно непонятно, что произойдет в том случае, если обе воюющие стороны будут обладать высокотехнологичными сетецентрическими армиями и при этом с помощью средств РЭБ «вырубят» друг другу (точнее, враг врагу) системы связи, навигации и управления, на которых и основывается сетецентричность. В итоге получится, что обе сетецентрические армии будут отброшены к состоянию традиционной армии, к чему могут оказаться совершенно не готовы.
Ну а информационные и идеологические войны теперь принимают поистине глобальный размах, даже если сами классические войны, вокруг которых разворачиваются информационные битвы, являются локальными. На примере Украины это видно особенно хорошо.
Изменение характера войн привело и к изменению роли ядерного оружия. С одной стороны, оно остается «абсолютным оружием», многократно превосходящим все другие виды оружия по своей поражающей мощи. С другой стороны, высокотехнологичная война и «мятежевойна» в значительной степени привели к его дискредитации.
Так, массированное применение высокоточного оружия может обеспечить тот же поражающий эффект, что и ядерный удар, при несопоставимо меньших жертвах (особенно среди мирного населения) и, главное, без катастрофических экологических последствий. Поэтому для США ядерное оружие уже морально устарело. Что касается «мятежевойны», то в ней ядерное оружие принципиально неприменимо, поскольку станет формой геноцида – массовым уничтожением мирного населения (во многих случаях – на собственной территории).
В высшей степени сомнительной стала роль ядерного сдерживания. Применение ядерного оружия против страны, его не имеющей, совершенно невозможно по причинам политического и психологического характера. Применение его против другой ядерной страны вызовет гарантированный аналогичный ответ, обеспечив, таким образом, не победу, а взаимное уничтожение. При этом надо отметить, что поражение в обычной войне, как правило, оставляет возможность (хотя бы теоретическую) взять реванш в будущем. Обмен ядерными ударами становится взаимным полным поражением без возможности реванша.
С другой стороны, поскольку ядерное оружие представляет собой технологию почти 70-летней давности, всё больше стран имеют возможность его создать, либо купить (последнее может относиться и к некоторым негосударственным структурам). В итоге оно, наряду с «мятежевойной», может стать эффективным асимметричным ответом на высокотехнологичную войну для ряда низкоразвитых стран. Руководство этих стран может исходить из того, что даже для американцев, не говоря уж о европейцах, даже один ядерный удар по их войскам или, тем более, по их территориям, обеспечит совершенно неприемлемый уровень потерь. В этом случае уже неважно, что в ответ западные страны нанесут массированный ядерный удар на уничтожение. Сама возможность понести неприемлемые потери делает для западных армий невозможным вступление в войну со странами, имеющими даже очень ограниченный ядерный потенциал.
В целом можно сказать, что на сегодняшний день ядерное оружие полностью утратило военное значение и стало исключительно политико-психологическим фактором.
Таким образом, простой и понятной классической войны больше не будет никогда. Но это ни в коем случае не значит, что такая война исчезла. Она просто сильно усложнилась. И готовиться надо к сложнейшему синтезу этой самой классической войны с высокотехнологичной войной, «мятежевойной» и информационной войной. А вот распространенное у нас мнение о том, что надо готовиться лишь к «мятежевойне» («борьбе с терроризмом»), прикрывшись ядерным оружием – грубейшая ошибка.
Впрочем, как показал пример Крыма, кое-что о трансформации войны в Москве уже поняли…
Александр Храмчихин,
заместитель директора
Института политического и военного анализа