27 марта 1918 года вступил в силу
приказ Народного комиссариата по военным делам РСФСР о расформировании и
ликвидации штабов, управлений и солдатских комитетов. Старая русская армия
прекратила существование.
В начале 1918 года под
ружьем формально оставалось до 6 миллионов человек из 15 миллионов, призванных
за всю войну. Нет сомнений в том, что львиная доля «людей с ружьем» не
представляла никакой боевой ценности и в армии лишь числилась. Еще в октябре
1917-го генерал Александр Будберг писал в дневнике: «Многие солдаты старых
сроков службы… предпочли остаться на фронте, продолжать получать жалованье,
продовольствие и разные недоеды и недодачи. И в то же время ничего не делать,
ничем не рисковать и заниматься торговлей, сейчас очень выгодной. Петроград,
Москва, Киев, Одесса и главные города тыла переполнены старыми „дядьями“ и
молодыми подсосками, торгующими на улицах…». Можно представить, что творилось с
этой массой вооруженных и не поддающихся контролю людей к весне 1918-го!
Демобилизация шла всю зиму, а в марте завершился процесс
расформирования армий. Отдельные части, как это было, например, в 7-й армии
Юго-Западного фронта чуть ли не в полном составе вступали в ряды Красной армии.
Но в большинстве солдаты, особенно, крестьяне, спешили по домам. Землю делить.
Солдаты рабочего сословия могли найти себе применение или на крайний случай
вступить в формируемую РККА. Мещане возвращались в лавочки и мастерские, и
пусть эта деятельность в период большой смуты не гарантировала спокойной жизни,
но как-то кормила. Интеллигенция шла на службу по специальности, хотя и тут не
имелось никаких твердых гарантий, но имелись какие-то надежды. Самым социально
незащищенным сословием оказалось сословие офицерское. В первую очередь,
кадровое.
По подсчетам историка Сергея Волкова к концу войны в строю,
на излечении и в плену имелось примерно 320 000 офицеров. Понятно, что
кадровых офицеров было значительно меньше. В пехоте к концу 1917 года их
оставалось по 3-4 человека на полк. Остальные были выбиты в боях. В кавалерии,
артиллерии, технических войсках и на флоте картина была куда более
благоприятная. Иными словами, можно говорить о десятках тысяч человек, имевших
статус профессионального военного. Если быть более точным, то можно привести
следующую статистику. До войны на службе числилось 46 000 офицеров. Потери
офицерского корпуса в ходе войны убитыми, умершими от ран на поле боя,
пропавшими без вести составили примерно 24 000. Более точно сказать
невозможно. Понятно, что потери несли не только кадровики. Как обычно, большая
часть потерь приходится на обер-офицеров – взводных и ротных
командиров-пехотинцев. Общие потери в офицерах, включая пленных – 70 000.
Из них более половины – прапорщики. В значительной доле – прапорщики военного
времени.
Есть довольно много свидетельств тому, как мучительно
давались кадровым офицерам попытки встроиться в новую жизнь. Особенно,
семейным. Кого-то спасали старые домашние запасы, кто-то распродавал имущество,
кто-то шел на поденную работу или голодал. Кто-то рвался на Дон к Корнилову в
Добровольческую армию, заниматься, что называется, своим делом. Были и такие,
кто соглашался служить советской власти. В последнем случае такие соглашения
носили, как говорится, штучный характер. Юридическая база, на которой возникали
соответствующие договоренности в частях, перешедших на сторону советской власти
и в частях нарождавшейся Красной армии – решение солдатских комитетов, в
которых, как правило, заправляли солдаты-большевики. А настроения в этих
комитетах было крайне изменчивы. Сегодня выбрали капитана имярек командиром
полка, завтра – переизбрали. Или того хуже – выгнали из полка.
Конец этой ситуации положили два государственных вердикта. 19
марта 1918 года Совет народных комиссаров принял решение о широком привлечении
в Красную армию военных специалистов. 26 марта Высший военный совет издал
приказ об отмене выборного начала в армии, прекратив, таким образом, кадровую
чехарду в командном составе. В РККА появился универсальный термин, заменивший
все чины вплоть до генеральского – «военспец». То есть, офицер Русской
императорской армии, добровольно или принудительно вступивший в РККА. Позже у
термина появился и второй смысл: военнослужащий, отправленный в армию другого
государства для помощи в освоении военной техники и вооружения. Но это уже
другая тема из более позднего советского времени.
Кстати, о царских офицерах-добровольцах, вступавших в РККА до
19 марта. По некоторым данным их количество исчислялось всего несколькими
сотнями. А десятки тысяч пассивно наблюдали за тем, чем все закончится.
Например, только в Киеве к этому времени скопилось до 50 000 офицеров,
сражавшихся, в основном, на Юго-Западном фронте. После 19 марта положение стало
постепенно меняться. Счет записывавшихся в Красную армию пошел на тысячи.
Правда, Нарком Троцкий писал в газете «Известия» в июле 1918-го, что «Девяносто
девять сотых офицерства заявляют, что не могут участвовать в Гражданской войне.
С этим надо покончить! Офицеры получили свое образование за счет народа. Те,
которые служили Николаю Романову, могут и будут служить, когда им прикажет
рабочий класс». Это верно, подавляющее большинство офицеров, соглашавшихся
стать военспецами оговаривали одно условие – не использовать на внутренних
фронтах непосредственно в боях. Полковник Генерального штаба Сергей Каменев
поступил в военспецы одним из первых. Ему обещали, что против белых ему
сражаться не придется. Однако, едва полковник превратился в военспеца, как его
и спрашивать не стали, где ему воевать.
Нельзя сказать, что привлечение бывших царских офицеров в
Красную армию было воспринято всеми советскими руководителями одинаково хорошо.
Председатель Совнаркома Владимир Ульянов (Ленин), всегда отличавшийся
прагматическим подходом к решению любых проблем, был «за». Бронштейн/Троцкий –
тоже. Почему-то последнему приписывают особо лояльное отношение к военспецам.
Как же тогда объяснить приказ наркома,
в котором требовалось «установление семейного положения командного состава
бывших офицеров и чиновников и сохранение на ответственных постах только тех из
них, семьи которых находятся в пределах Советской России, и сообщение каждому
под личную расписку - его измена и предательство повлечет арест семьи его и
что, следовательно, он берет на себя, таким образом, ответственность за судьбу
своей семьи». Находились такие, кто готов был рискнуть близкими, лишь бы
избавиться от опеки комиссаров, которых называли стволами револьверов,
приставленных к виску командиров? Были. Из 600 офицеров Генерального штаба
русской армии не менее 100 человек при подходящей возможности с РККА
«простились» и оказались кто в рядах ее врагов, кто в эмиграции. Каждый шестой…
Уже в июне 1918 года на
добровольческий принцип в Красной армии не сильно полагались. Была объявлена
мобилизация офицеров, находившихся на «красной» территории. Есть данные,
согласно которым через институт военспецов за годы оккупации, интервенции и
Гражданской войны прошло до 70 000 офицеров. Для справки: в армиях,
противоборствовавших советской власти служило более 100 000 офицеров.
Интересный факт. Все три
непосредственных руководителя РККА с 1918 по 1921 год были из военспецов.
Генерал Михаил Бонч-Бруевич начальствовал в Высшем военном совете, который
отвечал за боевые действия (по сути, Ставка Главковерха) с марта по август
1918-го. Причем, многие члены сформированного при участии совета, также
военспецы, свято верили в то, что создаваемая ими Красная армия предназначена ,
прежде всего, для грядущей вот-вот войны с германцами. В сентябре 1918-го на
должность главкома РККА был назначен еще один военспец – полковник Генерального
штаба русской армии Иоаким Вацетис. Упомянутый выше полковник Сергей Каменев
был назначен главкомом летом 1919 года и находился в этой должности до 1924-го.
Бонч-Бруевича арестовывали, но
отпустили, и он умер своей смертью в 1956-м. Каменева объявили врагом народа
посмертно. Он успел уйти из жизни в 1936-м. Вацетиса расстреляли в 1938-м.
Михаил
БЫКОВ,
Специально
для «Почты полевой».