21 ноября 1917 года от имени советского правительства послы Бельгии, Великобритании, Италии, Сербии, США и Франции получили официальную ноту, в которой в соответствующей дипломатической манере сообщалось, что Россия предлагает незамедлительно заключить перемирие на всех фронтах.

            Это был первый шаг Советской власти на пути к заключению сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией в Брест-Литовске в марте 1918 года. Положительного ответа в Петрограде не дождались. И тогда от имени Совнаркома 28 ноября правительствам и народам воюющих стран было отправлено официальное обращение, в котором, в частности, говорилось: «На наше предложение официальные и официозные представители правящих классов союзных стран ответили отказом признать правительство Советов и вступить с ним в соглашение о мирных переговорах... 1 декабря мы приступаем к мирным переговорам. Если союзные народы не пришлют своих представителей, мы будем вести с немцами переговоры одни. Мы хотим всеобщего мира. Но если буржуазия союзных стран вынудит нас заключить сепаратный мир, ответственность падет целиком на нее».

            Понятно, что отказ разговаривать на эту тему был вызван как политическими, так и прагматическими соображениями. В расчеты стран Антанты не входил скоропалительный выход России из войны. Даже при разложившейся русской армии к декабрю 1917 года Германия вынуждена была держать на Восточном фронте 1 миллион 600 тысяч солдат. А ведь на фронте находились еще и австро-венгерские, болгарские, турецкие войска.  Сам фронт как находился на линии Рига – Двинск (Даугавпилс) - Барановичи - Пинск – Тарнополь – Коломыя – устье Дуная, так там и оставался. От одной мысли, что полуторамиллионная армада германцев усилит Западный фронт в Париже, Лондоне и Риме многим становилось не по себе. Политический аспект вопроса так же имел свои резоны. Западные союзники прекрасно отдавали себе отчет в том, что в Петрограде свершился переворот, и власть узурпировали большевики. Вести переговоры с узурпаторами – дурной тон, а уж вступать с ним в какие-либо соглашения – тем более. По крайней мере, в первое время, пока не произойдет естественная легализация новой власти. Кроме того, никто в Европе и за океаном не верил, что товарищ Ульянов со товарищи удержится у власти.

             Встречное заявление Совнаркома о сепаратном мире и ответственности за него – не более чем игра слов. Ясно, что ответственность за подписанный документ несет, прежде всего, тот, кто этот документ подписал. Угроза сепаратного мира – это скорее попытка набрать политические очки, чем угроза. По той простой причине, что пришедшие к власти большевики никоим образом не могли не заключить мир с Германией. Ключевым лозунгом, на котором они пришли к этой самой власти был лозунг «Долой войну!». Пропаганда на этом посыле строилась даже не месяцами – годами. И не случись этого самого «долой» в отношении войны, «долой» произошел бы в отношении Советов. Кроме того, на следующий день после узурпации власти II Всероссийский съезд советов принял Декрет о мире. А Декрет – это какой-никакой закон, акт публичный.

Тему «вины» западной буржуазии по поводу выхода России из войны лидер советской России Ульянов (Ленин) развивал сколько мог. В одной статей, адресованной американским рабочим, он писал: «Именно она (западная буржуазия – прим. авт.) поступила предательски по отношению к интересам всех народов, именно она затянула империалистскую бойню!». Что верно, то верно – Россия из империалистической бойни выбралась. И без всякого перерыва забралась в другую – Гражданскую, только прямые потери в которой на порядок превысили потери страны в I Мировой войне.

            Наивно думать, что Совнарком и ЦК РСДРП(б) стали налаживать переговорный процесс с германцами только после 28 ноября, когда о грядущих переговорах было объявлено публично. Такие вопросы не решаются в считанные минуты по телефону. Официальная дипломатия – официальной дипломатией, а подковерная – подковерной. И будь иначе, вряд ли советская делегация оказалась бы готова уже 2 декабря прибыть из Петрограда в Брест-Литовск, где размещался штаб Восточного фронта германской армии. Это уже само по себе примечательно. Германия войну еще не выиграла (она ее вообще проиграла), Россия еще не сдалась, а переговоры организованы на территории, подконтрольной немецким войскам. А ведь на столь же досягаемом расстоянии от Петрограда находились нейтральные Стокгольм и Копенгаген.

            Переговоры о перемирии начались 3 декабря. Примечательно, что в этот же день в Ставку в Могилеве прибыл новый главнокомандующий – прапорщик Николай Крыленко. Спустя какой-то час там же в Могилеве на глазах у Крыленко был зверски убит смещенный с поста Главковерха генерал-лейтенант Николай Духонин, кавалер ордена св. Георгия III и IV степени и Георгиевского оружия. Кстати, несмотря на настойчивые требования из Петрограда от Ленина, прозвучавшие еще 22 ноября, немедленно вступить в мирные переговоры с австро-германским командованием, Духонин от такой «чести» категорически отказался. Что в первую голову и стало основанием для его скоропалительной отставки от должности.

         В состав советской делегации входили 5 уполномоченных членов ВЦИК: большевики председатель делегации Адольф Иоффе, Лев Розенфельд (Каменев) и Гирш Бриллиант (Сокольников), эсеры Анастасия Биценко (девичья фамилия Камористая), Сергей Масловский-Мстиславский. Военную группу представляли генерал-квартирмейстер при Верховном главнокомандующем Генштаба генерал-майор Владимир Скалон, состоявший при начальнике Генштаба генерал Юрий Данилов по прозвищу Черный, помощник начальника Морского Генерального штаба контр-адмирал Василий Альтфатер, начальник Николаевской военной академии Генштаба генерал Александр Андогский, генерал-квартирмейстер штаба 10-й армии Генштаба генерал Александр Самойло и еще три офицера. Секретарем делегации являлся большевик Лев Карахан. Политическую массовку составили матрос Олич, солдат Беляков, крестьянин Сташков, рабочий Обухов и прапорщик по Адмиралтейству Зедин. Если прибавить трех переводчиков и шестерых технических специалистов – солидную бригаду по количеству штыков укомплектовали.

Делегации государств Четверного союза возглавляли: от Германии — статс-секретарь ведомства иностранных дел Рихард фон Кюльман, от Австро-Венгрии министр иностранных дел граф Оттокар Чернин фон унд цу Худениц, от Болгарии министр юстиции Христо Попов; от Турции великий визирь Мехме́д Талаа́т-паша́. Работу конференции открыл главнокомандующий Восточным фронтом принц Леопольд Баварский.  Председателем стал Кюльман. Любопытно, что заседания конференции проходили в скромном деревянном одноэтажном доме барачного типа. И это несмотря на статус принца Баварского. Хотя в Бресте в достатке имелось солидных особняков.

Уже на второй день переговоров советская делегация изложила свои условия перемирия: заключается на 6 месяцев; военные действия приостанавливаются на всех фронтах; немецкие войска выводятся из Риги и с Моонзундских островов; запрещаются какие бы то ни было переброски немецких войск на Западный фронт. В результате переговоров былодостигнуто временное соглашение: перемирие заключается на период с 7  по 17 декабря; войска остаются на занимаемых позициях; прекращаются все переброски войск, кроме уже начавшихся.

Переговоры о мире должны были начаться там же, в Брест-Литовске, 22 декабря. Интересно, а что должны были делать войска на передовой в 5-дневный промежуток между прекращением перемирия и возобновлением переговоров. Кому-то было выгодно оставить эту дырку во времени на крайний случай.

Забавные воспоминания о первом дне переговоров оставил германский генерал Максимилиан Хофман: «Я никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, тогдашним комиссаром финансов. Напротив меня сидел рабочий, которому, по-видимому, множество приборов и посуды доставляло большое неудобство. Он хватался то за одно, то за другое, но вилку использовал исключительно для чистки своих зубов. Наискосок от меня рядом с князем Хоенлое (в русской транскрипции более привычно «Гогенлоэ») сидела террористка Бизенко, с другой стороны от неё крестьянин, настоящее русское явление с длинными седыми локонами и заросшей, как лес, бородой. Он вызвал у персонала некую улыбку, когда на вопрос, красное или белое вино предпочитает он к обеду, отвечал: „Более крепкое“».

                                                                                                                           Михаил БЫКОВ,

                                                                                                   Специально для «Почты полевой».