Переговоры в Петрограде не увенчались успехом. Идея французского президента Раймона Пуанкаре добавить русской крови в дымящийся коктейль Западного фронта была отринута. А в Париже среди русских офицеров-фронтовиков, вошедших в делегацию, знакомившуюся с военно-техническими достижениями союзника и которую принял Пуанкаре, гремело возмущение. Как писал в мемуарах руководивший размещением военных заказов во Франции граф Алексей Игнатьев, «все ожидали, что глава государства станет расспрашивать о положении на фронте русской армии, но Пуанкаре, забыв про офицеров, начал излагать мне мотивы поездки Думера в Россию. С логикой, граничившей с цинизмом, скандируя слова, этот бездушный адвокат объяснял, насколько справедливо компенсировать французскую материальную помощь России присылкой во Францию не только солдат, но даже рабочих…

— Какая мерзость, какая низость! — набросились на меня наши офицеры, выходя из дворца президента. — Что же, мы станем платить за снаряды кровью наших солдат?»

Надо заметить, это была не единственная попытка французского руководства выбить из России помощь живой силой. Первый раз Думер приезжал по этому поводу еще в феврале 1915-го. Вопрос был поставлен так: русская армия просто передает французской 400 000 человек, а уж французские генералы сами решат, что с ними делать. Думеру аккуратно объяснили, что его претензии чрезмерны и аморальны. Обязательное условие, при котором русский солдат может появиться в рядах союзников, – во Францию отправятся самостоятельные русские воинские формирования. Их командиры будут подчиняться русской Ставке, но в оперативном плане  –  начальникам тех фронтов или боевых участков, где им придется сражаться. Думер согласился. Однако перевести процесс из переговорной теории в боевую практику тогда же не удалось. Началось Великое отступление русской армии. И даже расчетливые французы поняли, что восточному союзнику сейчас не до них. Но проект не был забыт. И визит Думера в конце ноября 1915 года привел к некоторому результату.

Стороны сошлись на том, что в январе в России сформируют экспериментальную воинскую часть – 1-ю Особую пехотную бригаду. Вооружение и содержание соединения брал на себя Париж. Претензии Франции сократили в сорок раз. Особый резон этого плана, по мнению нашей стороны, состоял в том, что отборные, имеющие боевой опыт русские солдаты и офицеры, всем своим видом и действиям покажут антантовцам мощь русской армии и империи. Термин «PR» 100 лет назад еще не был придуман, но сама технология влияния на общественное сознание вовсю работала в Европе со времен Древней Греции. Вот и государь вместе с начальником штаба Ставки генералом Михаилом Алексеевым решили использовать цивилизованные стандарты европейской пропаганды. В то же время спешить с формированием и отправкой бригад не собирались.

1-я Особая пехотная бригада Экспедиционного корпуса, сформированная в январе 1916 года, состояла из штабного управления, двух пехотных полков 3-батальонного состава, 10 пулеметных рот (8 при полках и 2 в бригадном резерве) и 6-ротного маршевого батальона. Итого – 10 500 человек. Из пяти армий  – 7-й, 8-й, 9-й, 10-й и 11-й – выделили по пять рот строевых нижних чинов численностью 225 рядовых и унтер-офицеров, при каждой – 3 обер-офицера. Штаб-офицеров для командования батальонами и полками подбирали среди тех, кто владел французским языком. Таковыми были, в первую очередь, офицеры кадровые, вышедшие из элитных военных учебных заведений. Таким был и назначенный командиром бригады генерал-майор Николай Лохвицкий, сам написавший рапорт с просьбой определить его на эту должность. Лохвицкий занимал должность командира бригады 24-й пехотной дивизии. Участник русско-японской войны, георгиевский кавалер. Из занимательного: брат известной поэтессы Тэффи и сын сестры знаменитого генерал-лейтенанта Николая Головина, профессора Николаевской академии ГШ, военного ученого и историка.

Корпуса Хамовнических казарм в начале XX века

Учитывая особенное положение и задачи бригады, приняли решение поднять денежное довольствие ее солдатам и офицерам и высчитывать его посуточно, как нынче – командировочные. Первый полк формировался в Москве, в Хамовнических казармах. Второй  полк – в Казани и Самаре. Маршевый – в Иркутске, частично из личного состава местного гарнизона. Столь далекий пункт был выбран потому, что он находился фактически на половине пути между Москвой и китайским портом Дайрен (бывший русский порт Дальний, напротив Порт-Артура), откуда предполагалось морем отправлять бригаду в Марсель. Другого пути в 1916 году не было. 

Встречаются исследователи, которые с удивительным упорством педалируют точку зрения, будто русское командование страшно торопилось выполнить просьбу-требование союзной Франции, будто государь, военный министр, генералы Ставки чуть ли не пинками выталкивали бригаду на Западный фронт под Верден. На самом деле процесс шел так, как положено. Например, первоначально записаться в штат бригады предложили добровольцам. Лишь когда выяснилось, что нижние чины действующей армии не торопятся увидеть «бель Франс», роты стали формировать в приказном порядке. Довольно долго шло утверждение офицеров на должности командиров полков, батальонов и рот, так как оно проходило в Главном управлении Генерального Штаба. Проверяли на совесть. А командира бригады утверждал лично Николай II. Если посмотреть на сроки, то от момента принятия решения до отправки первого полка бригады из Москвы в Дарьен (остальные части подбирали по дороге) прошло два месяца без пяти дней. Путешествие солдат по маршруту Москва – Иркутск – Чита – Мукден – Дайрен   заняло 20 дней. Посадка на транспорты в порту началась 16 февраля (1 марта). Первые сбои по обязательствам французы допустили уже в порту. Бригаду планировалось доставить во Францию на 6-7 среднетоннажных судах. Франция ангажировала у частной судоходной кампании лишь 3 малотоннажных. А путешествие предстояло изрядное – мимо Китая, Вьетнама, Индии в Красное море, затем – через Суэцкий канал – в Средиземное. Пришлось срочно прислать два русских парохода. Но полностью проблему перезагруженности бортов решить не удалось. На каждом французском судне был переизбыток людей на 100-200 человек, на русских – превышение нормы было троекратным.