Смена Верховного Главнокомандующего Русской армии свершилась 5 сентября 1915 года. Вместо великого князя Николая Николаевича-младшего войска возглавил император Николай II.

Споры о том, было ли это решение еще одним шагом к гибели монархии или оно привело к улучшению ситуации на фронтах, не утихают до сих пор. Крайне редко можно встретить рассуждения о том, что самоназначение царя на должность Главковерха привела и к первому, и ко второму. А была ли столь острой необходимость смены военного руководителя или можно было обойтись более компромиссными способами для стабилизации ситуации на фронте? Дискуссии, которые развернулись по этому вопросу в августе 1915-го среди политиков, высших чиновников, генералов, говорят о том, что процесс смены Верховного был не так прост, как это может показаться, если ограничиться прочтением школьных учебников и Википедии. Кстати, многие, принимавшие участие в этих дискуссиях, в том числе министры империи, отличались крайней непоследовательностью, действуя по известной команде фельдфебеля: «Стой на месте, иди сюда!». 

Выяснить точно день и час, когда император принял решение возглавить армию, невозможно. Впервые официальное заявление на эту тему сделал военный министр Алексей Поливанов на заседании правительственного кабинета 19 августа 1915 года. Он сказал дословно следующее: «Как ни ужасно то, что происходит на фронте, есть еще одно гораздо более страшное событие, которое угрожает России. Я сознательно нарушу служебную тайну и данное мною слово до времени молчать. Я обязан предупредить правительство, что сегодня утром на докладе Его Величество объявил мне о принятом им решении устранить Великого Князя и лично вступить в верховное командование армией». Как видим, с собственной позицией министр, обязанный креслом великому князю, определился сразу. Через несколько минут Поливанов пояснил эту свою позицию: «Я не счел себя вправе умолчать о возможных последствиях во внутренней жизни страны, если личное предводительствование Царя войсками не изменит в благоприятную сторону положения на фронте и не остановит продвижения неприятеля внутрь страны; при этом я доложил, что сейчас по состоянию наших сил нет надежды добиться хотя бы частных успехов, а тем более трудно надеяться на приостановку победного шествия немцев». Для справки: уже через месяц после вступления царя в должность Главковерха «победное шествие немцев» было остановлено повсеместно.

Премьер Иван Горемыкин в ответ на заявление военного министра сообщил, что уже несколько дней знает о принятом государем решении. Так что можно сделать четкий вывод: решение о смене командования царь принимал не по настроению, не по совету пресловутого Распутина (так трактуют некоторые советские историки), а после долгого и серьезного анализа положения дел. И принял его именно потому, что положение этих самых дел на фронте характеризовалось как критическое. К концу лета русские войска оставили русскую Польшу, Литву, Западную Белоруссию, Западную Украину, часть Латвии. Немцы вплотную подошли к Риге, от которой до столицы – Петрограда – 480 км. Были оставлены все русские крепости, защищавшие западную границу: Ивангород, Новогеоргиевск, Ковно, Гродно, Брест-Литовск, Осовец… Можно бесконечно долго упрекать военное министерство и тылы в том, что действующая армия с начала 1915 года была обречена на снарядный, винтовочный и патронный голод. Но снимать вину со Ставки и ее руководителя за целый ряд бездарных решений, как тактических, так и кадровых, тоже нельзя. Были допущены серьезнейшие ошибки и на внутриполитической арене. Чего стоит одно только решение о принудительном переселении сотен и сотен тысяч подданных из пограничных во внутренние губернии России. Мотив, диктовавший Ставке соответствующие приказы, один – якобы политическая неблагонадежность этих подданных. Между прочим, действительно политически неблагонадежный элемент тут же влился в ряды оппозиционных партий и движений. В том числе и радикальных, настроенных на революцию вроде левых эсеров и большевиков.

Самое печальное из того, что творилось в Ставке летом 1915-го, – это психологическое состояние ее начальников. Тотальное отступление привело к тому, что генералы Ставки впали в состояние тихой истерики, самые сильные приступы которой время от времени охватывали самого великого князя. И это вовсе не являлось секретом. На заседании кабинета 19 августа министр Павел Харитонов максимально дипломатично заявил по этому поводу: «У меня напрашивается сомнение, как отнесется к его устранению сам Великий Князь. Человек он нервный, впечатлительный, болезненно самолюбивый. Как ни позолоти пилюлю, а факт его увольнения в момент, пока еще не кончился период отступления и сплошных неудач на фронте, будет равносилен признанию Верховного Главнокомандующего не отвечающим своему назначению, неспособным бороться с врагом». Никто и не подумал возражать, но при этом мнение большинства выразил князь Всеволод Шаховской, предложивший испросить аудиенции у государя и попытаться его переубедить в решении возглавить армию. По меньшей мере, странная логика. Дискуссии в кабмине на эту тему продолжились даже после того, как на заседании 25 августа появился военный министр, только что вернувшийся из Ставки в Могилеве, куда отвозил великому князю собственноручно написанное царем письмо о том, что решение об отставке Николая Николаевича им принято. Поливанов сообщил, что великий князь произвел на него впечатление совершенно «изнервничавшегося человека». Однако и в этом случае некоторые министры вновь выразили скепсис по поводу смены руководства армией. На заседании 29 августа было представлено письмо великого князя, настаивающего на скорейшей отправке его на новое место службы – на Кавказ, так как слухи об отставке уже поползли по армии и в такой обстановке он не может гарантировать управляемость и самой Ставки, и фронтовых штабов. 

Но даже это предельно откровенное признание собственного бессилия не остановило министров в их желании «уберечь» государя от излишней ответственности. Чего только не предлагалось! Например, оставить Николая Николаевича при Ставке в качестве помощника Главнокомандующего. А то и начальника штаба. Мог ли согласиться на такое предложение сам Николай II, если еще в мае 1915 года великий князь признался царю в неспособности управлять армией. Николай II писал жене 24 мая: «Бедный Н. плакал в моем кабинете и даже спросил, не хочу ли я его заменить более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, я чувствовал, что он говорит именно то, что думает». Высказывалась и совсем циничная мысль: упросить царя перенести вступление в должность Главнокомандующего на некоторое время, чтобы новый начальник штаба Ставки генерал от инфантерии Михаил Алексеев попытался остановить наступление немцев и вообще стабилизировать обстановку. Если удастся – государь въедет в Могилев и историю на белом коне. Если нет – во всем виноват начальник штаба безродный Михаил Васильевич. А царь опять-таки – весь в белом. 

Часть министров, уверенных в поддержке только сформированного в Думе «Прогрессивного блока», собравшего наиболее рьяных депутатов, вообще дошла до ультиматумов царю. 2 сентября Николай II явился на заседание совета министров и однозначно подтвердил, что через два дня выезжает в Ставку принимать дела. На следующий день 8 министров подписали письмо, в котором объявили государю, что в сложившейся ситуации они отказываются от портфелей. «Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и Родине», – констатировали господа Харитонов, Барк, Кривошеин, Сазонов, Щербатов, Самарин, Игнатьев и Шаховской. Вскоре некоторые из них были отправлены – и справедливо – в отставку. Других увольняли постепенно. 

Вся эта история с министерским мятежом, поддержанным думцами, показала, что оппозиция Николаю II выросла задолго до событий 1917 года. И в воюющей стране политическим и экономическим саботажем занимались не только и не столько радикальные политики, сколько государственные люди, призванные отвечать за жизнь страны. В той ситуации царю удалось одержать победу. Оппозиционное правительство распалось, а сам он во главе армии показал, что хоронить русскую военную силу к осени 1915 года было рано. Но позже, когда армия пошла за своим императором, в Петрограде это сделали далеко не все чиновники и политики.

5 сентября 1915 года Николай II записал в дневнике: «В 3.30 прибыл в свою Ставку в одной версте от гор. Могилева. Николаша (великий князь Николай Николаевич – прим. авт.) ждал меня. Поговорив с ним, принял ген. Алексеева и первый его доклад. Все обошлось хорошо! Выпив чаю, пошел осматривать окружающую местность. Поезд стоит в небольшом густом лесу». На следующий день государь подписал рескрипт и приказ по армии о принятии верховного командования. 9 сентября отметил: «Решил переехать в Могилев на жительство, оно гораздо удобнее во всех отношениях».