Более того, сложившаяся ситуация создает у значительной части мигрантов ощущение психологической слабости европейских обществ, из-за чего «возвращение к исламским корням» начинает рассматриваться как наиболее привлекательная альтернатива. 

Еще более того, исламские сообщества в Европе, благодаря росту своей численности и отсутствию необходимости в интеграции, оказываются в некой культурной самоизоляции, что делает европейских мусульман тем более подверженными исламской пропаганде. Парадоксальным образом, европейские мусульмане часто оказываются более радикальными, чем их соотечественники, оставшиеся на исторической родине. Это объясняется как культурной изоляцией от европейского общества (и ощущением, из-за этого, «враждебного окружения»), так и слабостью собственно исламского образования, отсутствием понимания того, что ислам в его изначальной форме не менее, а, возможно, даже более толерантная религия, чем христианство (это прямо следует из содержания Корана). С другой стороны, европейские органы власти и правоохранительные структуры из-за юридического и морального давления «мультикультурности» и «толерантности» и из-за отсутствия знаний основ исламской религии и культуры часто оказываются не способны противостоять пропаганде радикализма.     

Для организаторов терроризма европейские мусульмане представляют особую ценность потому, что те адаптированы к жизни в западном обществе, не испытывают проблем со знанием европейских языков, часто имеют высокий уровень образования, свободно обращаются с Интернетом и современной техникой, перемещаются по миру, благодаря наличию гражданства стран ЕС. Благодаря всем этим обстоятельствам они весьма эффективны и как организаторы, и как исполнители террористических актов. В частности, они гораздо успешнее проводят суицидальные теракты, поскольку очень хорошо представляют себе, как нанести максимальный ущерб, не будучи выявленным правоохранительными структурами.      

Вообще, достаточно хорошо известно, что люди с более высоким уровнем образования и уровнем доходов больше подвержены пропаганде радикального ислама, чем низкостатусные слои населения. Среди них выше уровень и непосредственного участия в террористической деятельности, и ее пассивной поддержки. Это относится как к европейским мусульманам, так и к жителям самих исламских стран. По-видимому, это объясняется тем, что люди, борющиеся за выживание в материальном плане и имеющие низкий образовательный уровень, мало интересуются идеологическими основами своего собственного положения и, тем более, общего мироустройства. Люди же более образованные и зажиточные имеют и более высокий уровень культурных и идеологических запросов. Среди них достаточно успешно и широко распространяются идеи о том, что технологическое отставание исламских стран от Запада объясняется «заговором» со стороны последнего, войска США и НАТО ведут войну не против терроризма, а против ислама и за захват нефтяных месторождений. Очень высокий уровень коррупции в органах власти исламских стран объясняется «тлетворным западным влиянием». 

Кроме того, как было сказано выше, политику «мультикультурности» и «толерантности» в самих странах Запада в исламском мире рассматривают как признак слабости, а очень высокий уровень гражданских свобод (в частности – полное гендерное равенство, равноправие сексуальных меньшинств и широкое проникновение их представителей в органы власти) – как признак разложения западного общества. Это является важным фактором вышеупомянутой «дезинтеграции» даже частично европеизированных мусульман и перехода в ислам некоторого количества коренных европейцев.   

В целом, возникновение крупных исламских сообществ в странах Европы создает для организаторов террора очень широкие новые возможности. Нужно иметь в виду также полную прозрачность границ внутри Европы. Впрочем, как уже было сказано, для мусульман-граждан европейских стран прозрачными оказываются все границы. 

Радикальные исламские террористы имеют очень хорошее информационное обеспечение. Речь идет не только о сайтах, непосредственно контролируемых террористами (хотя Интернет приобретает всё более значительную роль в деле пропаганды терроризма и вербовки новых террористов), но о некоторых внешне «респектабельных» СМИ, имеющих часто очень широкую аудиторию. Наиболее известным из них является катарский телеканал «Аль-Джазира». Его информационная политика представляет собой, по сути, прямую пропаганду терроризма, в т.ч. суицидального. 

Например, после взрывов двух дагестанских смертниц в московском метро 29 марта 2010 г., в результате которых погибли 40 человек, «Аль-Джазира» в своем комментарии использовала выражение «так называемый терроризм». Применительно к подрывам палестинских смертников в израильских кафе и автобусах «Аль-Джазира» всегда использовала термин «акция самопожертвования», а применительно к террористам - термин «мученики». Гибель мирных граждан Ирака или Афганистана от огня американских солдат всегда проходит под словом «бойня», американцы совершали «зверства». По отношению к аналогичным действиям исламских террористов «Аль-Джазира» использовала несравнимое по степени эмоционального воздействия на подсознание телезрителя нейтральное слово «нападение». Применительно к результатам суицидальных терактов «Аль-Джазира» никогда не использует термин «массовая расправа», а лишь слово «гибель». Сами террористы проходят под термином «движение сопротивления». Огромную роль сыграла «Аль-Джазира» в развязывании гражданской войны в Сирии. Катарский телеканал дает подчеркнуто предвзятую трактовку событий в этой стране, представляя суннитские террористические группировки в качестве «безоружных жертв кровавого режима Асада». Учитывая крайнюю популярность «Аль-Джазиры» в исламском мире, да и на Западе (через англоязычную версию), ее деятельность является одним из важнейших факторов моральной легитимации терроризма во всех его формах. 

Впрочем, надо отметить, что схожую информационную политику вели и продолжают вести и многие западные СМИ. В 90-е и первой половине 2000-х гг. чеченские террористы в большинстве случаев проходили в западных СМИ под термином «freedom fighters» («борцы за свободу») и даже в случае с особенно варварскими терактами, типа захвата больницы в Буденовске или школы в Беслане, применялся всего лишь термин «rebels» («повстанцы»). Абсолютно аналогичная терминология применяется и к сирийской гражданской войне, в ходе которой, если исходить из содержания западных СМИ, ВС Сирии и их российские и иранские союзники занимаются исключительно уничтожением мирного населения, а противостоят им героические «freedom fighters» или в худшем случае «rebels». Ничем, кроме прямого оправдания терроризма, такая информационная политика не является. 

При этом нельзя сказать, что борьба с терроризмом бесперспективна. В последние полтора десятилетия можно было видеть, по крайней мере, два случая, когда в такой борьбе удалось добиться явных и существенных успехов, причем сделано это было, по сути, одними и теми же методами. Речь идет о действиях российских федеральных сил в Чечне и американских войск в Ираке. 

Первым из факторов успеха в обоих случаях была ясная демонстрация решимости военно-политическим руководством соответственно России и США довести войну до победы, не считаясь с потерями и не взирая на предельную жестокость противника. Тем самым Россия и США показали, что противник не имеет над ними морального превосходства, что, применительно к мятежевойне является важнейшим фактором. 

Вторым приемом, обеспечившим успех, стало внесение раскола в ряды противника и создание ситуации, когда террористов начала отторгать значительная часть тех обществ, за умы которых они боролись. И в Чечне, и в Ираке России и США соответственно удалось разделить противостоящие им силы на «националистов» и «исламистов» и привлечь первых на свою сторону. Под «националистами» в данном случае понимаются силы, борющиеся за национальную и политическую независимость своей страны (региона). Под «исламистами» подразумеваются силы, целью которых было установление контроля над территориями Чечни и Ирака, введение в них жестких исламских законов по типу Саудовской Аравии или Афганистана при талибах. 

Соответственно, ключ к победе над терроризмом – это демонстрация своего психологического превосходства и готовность идти в борьбе до конца, а также создание ситуации, когда террористов начинает активно отторгать большая часть того социума, за умы которого они ведут борьбу. Правда, надо отметить, что американская победа в Ираке оказалась чисто тактической: после вывода контингента ВС США из страны Ирак вскоре вернулся в состояние хаоса. 

Можно также провести пример Алжира 90-х, где жесткое силовое подавление исламистов привело и к их психологическому и, соответственно, к окончательному военному поражению, а также чисто силовую победу Израиля над палестинским суицидальным терроризмом в середине 2000-х. В связи с этим можно отметить, что многие алжирцы, бежавшие в начале 90-х во Францию от, как им казалось, неизбежного прихода к власти исламистов, сегодня обнаружили, что нынешняя Франция исламизирована сильнее, чем нынешний Алжир.  

В целом, террористическую войну исламских радикалов сегодня, пожалуй, можно назвать войной архаики против цивилизации. Поскольку сторонники архаики имеют несравненно меньше психологических ограничений, чем представители цивилизации, изначально они находятся в выигрышном положении. Ведь, как уже было неоднократно сказано, в мятежевойне главное – психология. Более того, в террористической войне вооруженная форма борьбы является вторичной по отношению к психологической, по сути, ее цель - именно в усилении психологического фактора.

 

Таким образом, при всей очевидной важности полицейских методов и агентурной разведки (и то, и другое может предотвратить террористические акты, которые уже задуманы), принципиально важно подавить архаику психологически. Т.е., в первую очередь, не подыгрывать ей. Толерантность является замечательной и совершенно необходимой вещью, но только если она взаимна. Более того, вполне вероятно, что толерантность может по-настоящему работать только в тех обществах, которые давно являются многонациональными и многоконфессиональными (примером такого общества является Россия). Ее искусственное привнесение в моноэтнические общества может дать весьма отрицательный эффект. 

Александр Храмчихин,

заместитель директора 

Института политического и военного анализа