Первой высокотехнологичной войной, пожалуй, следует считать Вьетнамскую, точнее ее часть – воздушную войну ВВС и морской авиации США против ПВО Северного Вьетнама. Это была первая война, когда качество техники было принципиально важнее ее количества, а численность личного состава вообще не имела значения. По сути, это была война американских и советских НИИ и КБ. Она закончилась вничью, что позволило вьетнамским коммунистам выиграть войну в целом (за счет блестящей победы в информационной войне и достижения стратегического пата в классической войне).
Значительное влияние на современную историю войн оказала война в Ливане в 1982 году между Израилем и Сирией. Ее наземная составляющая еще относилась к классическим войнам, но вот воздушная была по-настоящему высокотехнологичной. В предыдущих арабо-израильских войнах израильские ВВС выигрывали за счет более высокого уровня подготовки летчиков и командования. Сражение над Долиной Бекаа 9-11 июня 1982 года Израиль выиграл, в первую очередь, за счет технического превосходства и применения новых тактических приемов, которые сами по себе стали возможны за счет применения новой техники. В первую очередь, речь шла о массированном применении средств РЭБ, самолетов ДРЛО, а также разведывательных беспилотников.
Второй по своему влиянию (после Вьетнамской войны) на развитие ВС мира стала кампания в Персидском заливе 1990-1991 годов. США и их союзники одержали победу за счет воздушной кампании, которая в чистом виде продолжалась 38 дней. После этого короткая наземная операция была добиванием иракских сухопутных войск, понесших к этому времени огромные потери и полностью деморализованных.
ВС США во время "Бури в пустыне" имели автоматизированные командные пункты оперативного и стратегического уровня, обеспечивающие управление войсками и силами разнородной группировки войск. Войска вплоть до тактического звена и отдельного самолета обеспечивались космической связью, навигацией и разведданными в реальном масштабе времени. Чрезвычайно широко применялось различное высокоточное оружие (ракеты и авиабомбы), в т.ч. с системами наведения, использующими данные космической навигации. В массовом порядке использовались самолеты ДРЛО как воздушных, так и наземных целей, РТР и РЭБ. Все самолёты и вертолёты получили возможность вести боевые действия ночью и в сложных метеоусловиях с применением высокоточного оружия. У ВС Ирака ничего этого не было, что и предопределило их разгром.
В 1999 году то же самое было повторено в Югославии, причем на этот раз НАТО обошлось вообще без наземной войны, выиграв исключительно воздушной кампанией, продолжавшейся 78 дней, при этом боевые потери составили всего 2 самолета.
Апофеозом высокотехнологичных войн можно считать Вторую иракскую войну, точнее – ее классическую фазу, продолжавшуюся всего месяц.
Война в Ираке весной 2003 года стала первой после Корейской войны (не считая очень ограниченных по масштабам операций против ничтожных в военном отношении Гренады и Панамы), в которой США преследовали решительные цели – полный захват территории противника и свержение его руководства. При этом, в отличие от первой иракской и югославской кампаний, американцы провели ее почти без союзников (в боевых действиях участвовали только ВС Великобритании), гораздо меньшими силами и без проведения многодневной чисто воздушной кампании.
Техническое превосходство ВС США на этот раз было абсолютным, они достигли полной самосинхронизации боевых действий. Войска вступили в бой без тылового обеспечения и предварительной разведки в классическом понимании этих терминов. Впервые была успешно применена система TBMCS (Theater Battle Management Core System), координировавшая вылеты самолётов, относящихся к разным видам ВС (ВВС и палубной авиации ВМС).
В тактическом и оперативном звеньях был применён комплекс боевого управления FBCB (Force XXI Battle Command Brigade or Below), который представляет собой систему графического отображения информации на тактическом уровне вплоть до отдельного военнослужащего. Это позволило в реальном масштабе времени принимать на экраны компьютеров командиров всех звеньев данные космической и авиационной разведки и полностью отказаться от бумажных топографических карт. Всего в зоне конфликта было задействовано более 4 тысяч бортовых компьютеров и 100 серверов, каждый со своим паролем.
Вполне обыденной для американских войск вещью стали БПЛА, от стратегических, способных находиться в воздухе несколько суток, до тактических, запускаемых с руки военнослужащего. Эти многочисленные БПЛА чрезвычайно эффективно обеспечивали командиров всех уровней разведывательной информацией в реальном масштабе времени.
При этом американцы, по сути, воевали теми же "платформами" (бронетехникой, артиллерией, авиацией), что и в 1991 году, однако им были приданы совершенно новые возможности за счет полной компьютеризации, массового применения боеприпасов со спутниковым наведением и т.д. Это позволило воевать без разведки, тыла, фронта и флангов. По сути, Ирак был захвачен двумя американскими дивизиями (одной бронетанковой и одной морской пехоты), совершившими марш из Кувейта на Багдад. Это напоминало марш французов на Москву в 1812 году, только с другим конечным результатом. У Ирака на этот раз шансов не было ни при каких обстоятельствах, хотя формально его сухопутные войска были больше сил вторжения. Разговоры о том, что американцы подкупили иракских генералов, на самом деле, не имеют смысла, поскольку к моменту выхода американских войск к Багдаду воевать иракцам было уже нечем.
Апофеозом военного строительства в США стала концепция сетецентрической войны, в которую развилась прежняя концепция C3I (command, control, communications, intelligence). Всё началось с внедрения в войска АСУ, а потом сопряжения АСУ различных родов войск и видов ВС. Затем последовала интеграция АСУ со средствами связи и разведки, выработка единых правил обработки, анализа, отображения и распределения разведывательной информации. Наконец, всё это было соединено с боевыми системами. Таким образом, концепция сетецентрической войны подразумевает объединение всех ВС в единую сеть и превращение их в глобальный разведывательно-ударный комплекс. Это позволяет постоянно отслеживать оперативную обстановку на ТВД, на основе её изменений немедленно принимать решения и доводить их до исполнителей. Противник должен уничтожаться сразу после обнаружения с помощью тех сил и средств, которые в данный момент могут сделать это с наибольшей скоростью и эффективностью. Обеспечивается непрерывное информирование об обстановке своих войск (т.е. максимальная ситуационная осведомленность) и, одновременно, дезинформация противника, разрушение его информационных сетей.
Формирование единого информационного пространства в масштабах ВС позволяет участникам боевых действий получить доступ к уже обработанной информации, а не к "свалке" огромного количества различных данных. Это должно обеспечить возможность не просто максимально быстро и с минимальными собственными потерями уничтожать как можно больше целей, но управлять поведением противника и заставлять его принимать катастрофические для него же решения. Война должна стать для американских военных чем-то вроде увлекательной компьютерной игры, а для противника – Апокалипсисом.
США научились очень эффективно вести информационную войну не только в узком военном, но и в широком пропагандистском и идеологическом смысле. Они создали у очень значительной части человечества ощущение своей абсолютной непобедимости, что часто позволяет побеждать без войны.
Тем не менее, у всего этого великолепия есть обратная сторона, которую пока мало кто замечает.
Впервые эту обратную сторону можно было увидеть еще во время Югославской войны 1999 года. Разрушив инфраструктуру Сербии, авиация США и НАТО практически не нанесли потерь ее сухопутным войскам. Более того, несмотря на почти полное отсутствие боевых потерь материальные затраты стран НАТО (за счет огромного расхода высокоточных боеприпасов, авиационного топлива и других материалов) оказались почти такими же, как и ущерб, нанесенный ими Сербии. Столь экстенсивный способ ведения войны, по-видимому, не имел аналогов в мировой истории. Совершенно очевидно, что так воевать можно только против несопоставимо более слабого противника.
В гораздо большей степени те же эффекты проявились во время войны в Ливии в 2011 году.
Если в 1991 году во время "Бури в пустыне" высокоточными боеприпасами уничтожались лишь приоритетные цели, что обеспечило очень высокую эффективность действий антииракской коалиции, то в ходе войны в Ливии в борьбе против исключительно слабой армии Каддафи применялись только высокоточные боеприпасы, что привело к истощению арсеналов ВВС европейских стран и очень высоким расходам, при этом был достигнут весьма ограниченный результат. Хотя высокоточные боеприпасы рассматриваются как олицетворение высокой эффективности современных армий, натовский способ ведения войн оказывается экстенсивным и крайне затратным с экономической точки зрения.
Поскольку США практически самоустранились от ливийской кампании, «выкладываться» пришлось европейцам. В итоге большая их часть вообще отказалась воевать, другие осуществляли лишь «воздушное патрулирование» (в соответствии с мандатом ООН) при заведомом отсутствии авиации у Каддафи. Те, кто воевал «по полной программе», очень быстро продемонстрировали, что просто не имеют для этого ресурсов. Норвегия и Дания вышли из операции через 3-4 месяца после ее начала, поскольку полностью израсходовали боеприпасы. Еще 2-3 месяца – и то же самое произошло бы с Великобританией и Францией (после окончания войны это было признано открыто). Потому Парижу и Лондону пришлось провести срочную спецоперацию по перекупке некоторых племенных вождей, воевавших на стороне Каддафи. Это, разумеется, эффективно, но совсем не относится к высокотехнологичным войнам.
Изначально в высшей степени здравая идея высокоточности была за весьма короткий срок доведена до абсурда, в результате чего естественным образом превратилась в свою противоположность. Когда ПТУР, стоивший несколько сотен или тысяч долларов, поражает танк, стоящий несколько сот тысяч или миллионов долларов – это нормально и эффективно. Когда «Томагавк», стоящий миллион долларов, поражает стратегический объект, стоящий сотни миллионов или даже миллиарды долларов – это тоже нормально и эффективно. А вот когда «Мейверик» последней модификации, стоящий больше ста тысяч долларов, поражает танк Т-55, за который сейчас дадут, в лучшем случае, столько же – это уже ненормально и неэффективно. Вдвойне ненормально, если этому «навороченному» «Мейверику» нет никакой более дешевой альтернативы.
Успешное применение высокоточных боеприпасов в первой войне с Ираком в совокупности с крахом Варшавского договора и СССР породили на Западе иллюзию, что теперь можно резко сократить число носителей (в первую очередь таковыми, естественно, являются самолеты). Ведь поскольку боеприпасы теперь высокоточные, то, вроде бы, применением гораздо меньшего числа носителей можно обеспечить поражение прежнего количества целей. В итоге носителей стало так мало, что и целей можно поразить совсем немного даже при выполнении условия 100%-ной эффективности боеприпасов (которое в реальном бою выполнено быть не может практически никогда). При этом цена носителей резко возросла как в прямом смысле (из-за технической сложности), так и в переносном (из-за малого их количества). В результате если еще 20 лет назад потеря истребителя была лишь статистическим фактом, сегодня для подавляющего большинства стран НАТО она превращается почти в катастрофу. Поэтому воевать стало можно лишь против стран, имеющих крайне слабую ПВО, либо вообще не имеющих таковой. Но абсурд зашел еще дальше, поскольку и боеприпасы, которые по определению являются расходным материалом, стали слишком дороги. В некоторых случаях, как было сказано выше, их цена оказывается сопоставима с ценой цели, что абсолютно неприемлемо. Тем более, что из-за этой самой дороговизны боеприпасов производится меньше, чем имеется потенциальных целей для них. В итоге война даже против совсем слабых стран становится весьма проблематичной с экономической точки зрения. Для европейцев она, по сути, практически недоступна и даже США с их, как казалось еще совсем недавно, неограниченным потенциалом, в конце концов, надорвались, встав перед необходимостью значительно сократить военный бюджет.
Именно из-за описанных обстоятельств избежала западной интервенции Сирия. Сирийская армия, архаичная, но очень большая, с мощной, хотя в значительной степени устаревшей ПВО, теперь НАТО просто не по зубам. Хотя всего два десятилетия назад почти точно такую же по количеству и качеству вооружений армию Ирака НАТО, включавшее тогда не 28, как сегодня, а лишь 16 стран, разгромило с блеском, быстро и очень незначительными потерями. У европейских ВВС сегодня просто не хватит боеприпасов на выбивание чрезвычайно многочисленной сирийской техники. А учитывая наличие у Сирии (в отличие от Ливии) дееспособной ПВО, которая может еще и сбивать носители этих боеприпасов (самолеты), для европейцев интервенция становится принципиально невозможной. США, безусловно, могли бы задавить Сирию массой ракет и самолетов, но это обошлось бы в несколько миллиардов (если не десятков миллиардов) незапланированных долларов и даже в их огромных арсеналах пробило бы заметную брешь, которую потом пришлось бы заделывать годами. К тому же почти наверняка имели бы место потери в самолетах, не столь катастрофические, как для европейцев, но также крайне нежелательные.
Концепции высокотехнологичной и сетецентрической войн, безусловно, являются революцией в военном деле. Отказаться от них теперь невозможно и не нужно. Наоборот, их надо использовать в максимальной степени. Только при этом нельзя доводить их до абсурда, как это случилось на Западе. Никто не отменял крупномасштабных войн. Никто не гарантирован от войн, в которых с обеих сторон сойдутся противники, применяющие указанные передовые концепции. Качество не отменяет количества, технологические новшества не гарантируют от потерь, причем достаточно высоких. Роль компьютеров в войне и дальше будет расти, но война никогда не станет компьютерной игрой. И никто никогда не отменит саму войну.