Забытые страницы Великой войны
Выстрел генерала Скалона

11 декабря исполнилось 145 лет со дня рождения удивительного человека – генерал-майора Русской императорской армии Владимира Евстафьевича Скалона. 12 декабря исполнилось 100 лет со дня его гибели.

            Именно – гибели, так как генерал Скалон ушел из жизни в результате насильственной смерти на поле боя. Правда, этим полем стало вполне себе безопасное место – здание, в котором начались переговоры о перемирии между советской делегацией с одной стороны и делегациями Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии с другой. Однако, и в дипломатических битвах случается всякое. Смерть же пришла к Владимиру Евстафьевичу в виде пули, выпущенной им самим из собственного револьвера.

            Самый точный комментарий к случившемуся в Брест-Литовске в первый же день переговоров дал член германской делегации генерал-майор Максимилиан Хофман при обращении к российскому коллеге генерал-майору Александру Самойло: «…А! Значит, это вы назначены замещать бедного Скалона, которого «уходили» ваши большевики! Не вынес бедняга позора своей страны!…».

            В том, что «бедняга» не вынес позора, нет ничего удивительного и противоестественного для русского офицера. Вся жизнь Скалона – пример честного служения Родине на военном поприще. Он не был выдающимся стратегом, но и бесталанным офицером его тоже никто не считал. Владимир Скалон родился в 1872 году в Могилеве в православной дворянской семье. Его род происходил из Франции. Один из предков, будучи по вероисповеданию гугенотом, вынужден был бежать из католического королевства в Швецию. Уже оттуда Скалоны переехали в Россию и приняли подданство русского царя. Известно, что Даниил Скалон был адъютантом одного из ближайших сподвижников царя Петра – фельдмаршала князя Юрия Трубецкого.

            Так что, несмотря на явно иностранную фамилию, Владимир Скалон был истинно русским человеком. Выходец из известного рода закончил Пажеский корпус и вышел офицером в Лейб-Гвардии Семеновский полк. Впоследствии закончил Николаевскую академию Генерального штаба. В обоих случаях – по 1-му разряду. А в первом – с занесением фамилии на мраморную доску, чего удостаивался лучший воспитанник курса. После окончания академии Скалон только дважды находился в составе строевых частей. Когда отбывал цензовое командование батальоном в родном Семеновском полку и когда служил адъютантом 23-й пехотной дивизии. Остальные годы – рутинная, но крайне важная штабная работа в Главном штабе и в штабе Верховного главнокомандующего. Вероятно, по этой причине генерал в годы I Мировой войны орденами отмечен не был. Весь «иконостас» - подарок с вензелевым изображением имени Его Величества да Высочайшее благоволение за отлично-усердную службу и труды. Впрочем, ранее за усердную службу Скалон был награжден 5 орденами: св. Владимира III и IV степени, св. Анны III степени и св. Станислава III и II степени.

            Известность в высших эшелонах армии пришла к Владимиру Евстафьевичу в 1909 году. Германская разведка умудрилась подбросить в Петербург фальшивый план развертывания войск на случай войны с Россией. Сделать экспертизу полученному документу поручили Скалону, и он сумел обнаружить в нем дезинформацию стратегического масштаба. Саму войну Скалон встретил в должности  начальника 5-го делопроизводства управления генерала-квартирмейстера Штаба Верховного Главнокомандующего. А заканчивал генералом-квартирмейстером Ставки ВГК.

            На каком основании большевистское руководство выбрало главным военным консультантом для переговоров в Брест-Литовске убежденного монархиста, офицера-гвардейца, служившего в молодости в полку, который революционеры всех мастей ненавидели с особенной силой. Именно Семеновский полк был главной ударной силой в подавлении так называемой Первой русской революции 1905-1907 годов, отличившись при подавлении бунта в Москве и Московской губернии. Некоторое объяснение странного назначения можно найти в воспоминаниях генерал-майора Михаила Бонч-Бруевича, ставшего первым генералом, перешедшим на сторону большевиков, причем, совершенно добровольно. Так что подозревать начальника штаба ГВК Бруевича в симпатиях к монархисту Скалону не стоит. Тем более, что знали они друг друга очень неплохо. Окончили Академию ГШ в один год. «Скалон был известен в Ставке как ярый, монархист. Но работал он в разведывательном управлении, был серьёзным и отлично знающим военное дело офицером и с этой точки зрения имел безупречную репутацию. К тому же мне казалось, что непримиримое его отношение ко всему, что хоть чуть-чуть было левее абсолютной монархии, должно было заставить его с особой остротой относиться к переговорам о перемирии и потому отлично выполнить моё поручение - подробно и тщательно осведомлять Ставку о ходе переговоров… Но, судя по рассказам очевидцев, на Скалона произвели удручающее впечатление заносчивые требования, да и само поведение германского командования. Конечно, этот ещё недавно блестящий гвардеец не мог видеть за начавшимися переговорами того, ради чего Ленин пошёл на этот шаг. Ему, Скалону, как и всякому человеку его круга и мировоззрения, казалось невыносимым оказаться в зависимости от опьянённых лёгкой победой прусских милитаристов, и без того грубых и высокомерных. Как и многие, он считал, что Россия повержена в прах, и, не видя выхода, малодушно покончил с собой почти на глазах у членов комиссии по перемирию».

            По поводу «малодушия». В день до отъезда из Петрограда в Брест-Литовск Скалон отправил письмо, адресовав его «дорогому Н.Н.». Достоверно вычислить адресата невозможно, но резонно предположить, что им был генерал-лейтенант Николай Николаевич Головин, известный военный историк и ученый, профессор Академии ГШ, находившийся в те дни в Петрограде. Скалон писал: «…Троцкий только что предложил мне в Смольном отправиться в Брест консультантом при большевистской делегации, чтобы давать “советы” во время переговоров о перемирии, а затем и о мире. Поручение это глубоко мне противно. Я знаю, что речь идет просто об отвратительной комедии. “Перемирие” уже заключено: наши солдаты просто-напросто уходят с фронта, убивая собственных офицеров и грабя, и продают свои ружья и даже пушки немцам за бутылку рома или коробку сигар. Мир, он тоже будет продиктован немцами, т.е. немцы диктуют, а большевики только исполняют задание… Я был осведомлен об этом по данным нашей разведки и разведок французской и английской. Таким образом, я знаю, куда я иду и с кем я иду. Но я задаю себе вопрос: если я откажусь, тот, кто заменит меня, будет ли он, по крайней мере, иметь достаточно мужества, чтобы не прикрыть измену подписью русского офицера? У меня этого мужества найдется. Даю Вам слово, что это так…С другой стороны, в Смольном, по-видимому, не все и не совсем единодушны. После моего разговора с Троцким у меня создалось впечатление, что он хотел бы “надуть” немцев, “тянуть” и попытаться не “подписать”. Но Ленин и его присные — Зиновьев, Подвойский, Сталин, Крыленко и прочие, за мир во что бы то ни стало, чтобы избежать риска быть выгнанными самими же немцами оттуда, куда их немцы посадили…».

            Трудно признать такое поведение малодушным. Куда вернее считать поступок Скалона мужественным и последовательным. Покончив жизнь самоубийством на переговорах, он, таким образом, лишил германцев оснований спекулировать на том, что под унизительными требованиями, выдвинутыми ими, стоит подпись русского генерала. После того, как письмо Скалона к «Н.Н.» было опубликовано в 1939 году в парижской газете «Наше дело», в СССР его назвали поддельным. Оно понятно. Ведь едва Скалон застрелился, как сразу стала распространяться версия о том, что генерала на этот поступок толкнула измена жены, а вовсе не «особенности» брестских переговоров, на которых его Родину предавали и продавали все участники фарса. Даже предсмертная записка, оставленная Владимиром Евстафьевичем, не остановила клеветников. А ведь будь за самоубийством интимные мотивы, вряд ли бы Скалон писал супруге в последние минуты: «…Прощай, дорогая, ненаглядная Анюта… Твой до гроба Володя». О том, что такая записка лежала на столе в комнате, где прозвучал роковой выстрел, свидетельствовал один из членов советской делегации подполковник Иван Фокке в книге воспоминаний «Брестский мир. На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии».

Михаил БЫКОВ,

Специально для «Почты полевой».

19 декабря 2017 10:00 1294
0
0