Всю вторую половину лета 1916 года русский Туркестан был охвачен серьезными беспорядками. Мятеж среди местного населения вспыхнул в Самаркандской, Ферганской, Сырдарьинской, Закаспийской и Семиреченской областях, а также в Тургайских степях.

Сегодня это – территории Казахстана, Киргизии, Узбекистана и Туркмении. Причина мятежа напрямую связана с I Мировой войной. К середине 1916 года даже Российская империя, чей человеческий ресурс казался неисчерпаемым, стала испытывать проблемы с пополнением в живой силе. Кроме передовой люди в огромном количестве требовались в тылу. Нестроевые и тыловые должности занимали те, кто вполне мог сражаться в строевых частях, но кем их заменить?

Этот вопрос начали муссировать в Государственной Думе еще в 1915-м. Дело в том, что по имперскому законодательству призыву в армию не подлежали коренные жители Закавказья и Туркестана, исповедующие ислам. То есть, служить они могли, если выражали добровольное согласие. Таким образом, была сформирована знаменитая «Дикая дивизия», официальное название которой – Кавказская туземная конная дивизия: Кабардинский, Дагестанский, Чеченский, Татарский (азербайджанцы), Черкесский и Ингушский полки. Во время ПМВ довольно долгое время дивизией командовал младший брат императора великий князь Михаил Александрович. Средняя Азия была представлена в армии Текинским конным полком, сформированным из добровольцев-туркмен. История формирования этой части относится еще к временам генерала Михаила Скобелева.

Но если сравнить количество воинов-добровольцев с населением Закавказья и Туркестана, то это – капля в море. Согласно данным МВД Российской империи, в 1914 году в этих регионах проживало примерно 24 миллиона человек (включая 3 миллиона христиан), из них около 8 миллионов – взрослые мужчины-туземцы, способные по возрасту к воинской службе. К слову, христианское население закавказских и среднеазиатских областей, подлежащее призыву и в большинстве призванное, составило только 700 000.

Давление Думы в этом вопросе на правительство возрастало с каждым месяцем. В свою очередь правительство, хотя и не было уверено в правильности такого решения, «давило» на Ставку и государя. В итоге 8 июля 1916 года появилось Высочайшее повеление: "Для работ по устройству оборонных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии, а равно для всяких иных необходимых для государственной обороны работ, привлечь в течение настоящей войны нижепоименованное мужское инородческое население Империи, в возрасте от 19 до 43 лет включительно". Под повинность попали инородцы всех губерний Сибири, мусульмане Терской и Кубанской областей, Закавказья (за исключением осетин-мусульман, которые отбывали воинскую повинность, а также турок и курдов, которые к ней не привлекались), а также Акмолинской, Астраханской, Закаспийской, Самарской, Семипалатинской, Семиреченской, Сырдарьинской, Тургайской, Уральской и Ферганской областей. Не забыли езидов, проживавших на территории Армении и Грузии, и калмыков. 21 июля Туркестанский генерал-губернатор Федор Мартсон отдал приказ о мобилизации в подчиненных ему областях. На призывные пункты «пригласили» первоочередников от 18 до 31 года, определенных военным министерством.

Последовавшие за Высочайшим повелением решения военных властей страны и генерал-губернаторств вызывают, по меньшей мере, недоумение, если не подозрение в политической диверсии. Острой необходимости срочно призвать и доставить на фронт более 400 000 новобранцев из Туркестана и Степного края (ныне – территории Казахстана и Омской области РФ) не было. Прежде чем объявлять мобилизацию, неплохо было бы провести некую разъяснительную работу среди местного населения, тем более что слухи о грядущем призыве вызвали вопросы. Затем стоило внимательно посмотреть на график жизни туземцев. И сразу стало бы ясно, что призыв ни в коем случае нельзя объявлять в середине лета, когда все трудоспособное население занято сбором хлопка, а кочевники находятся вместе со скотом на горных пастбищах. 

Усугубили ситуацию и такие всегда непопулярные меры, как попытка изъять оружие у населения, ограничение на перемещения по железной дороге, запрет на митинги и собрания. Были и совсем нелепые распоряжения, предписывающие в Семиречье всем местным жителям кланяться при встрече с офицером или чиновником. Все это лишь поспособствовало кипящему вареву недовольства полыхнуть пламенем мятежа. Первая кровь пролилась в Джизаке (ныне – Узбекистан) 26 июля 1916 года. Когда толпа местных жителей выдвинулась в русскую часть города для погрома, навстречу ей явился начальник уезда полковник Рукин. Его призывы разойтись привели к обратному эффекту: и сам полковник, и сопровождавшие его люди были растерзаны. Погибло 19 человек. Всего в тот день в Джизаке убили 83 русских чиновника и поселенца. Высланная из Самарканда воинская команда быстро навела порядок.

Куда хуже развивались события в Семиреченской области. Здесь восстание вспыхнуло чуть позже, но зато выглядело, как кем-то хорошо организованное выступление. Киргизы быстро сформировали боевые отряды, некоторые из которых в августе достигли численности до 5 000 человек. В районе Иссык-Куля погромы превратились в тотальное уничтожение христианского населения и русских поселений, в основном, в сельской местности. Людей, в большинстве, женщин и детей, так как взрослые мужчины были на войне, убивали. Дома, предварительно разграбив, сжигали. В уездных городах разрушали железнодорожные станции, телеграфы и почты, магазины, административные здания. О какой-либо терпимости и речи не могло быть, так как в туземцы и появившиеся не так давно переселенцы из большой России в мирной жизни почти не соприкасались друг с другом, веры были разной и, мягко говоря, не испытывали взаимной симпатии. Одни завидовали зажиточным крестьянам и казакам, быстро освоившимся на принадлежавшей до недавнего времени туземцам земле, другие – не утруждали себя попытками понять ценности, традиции и привычки коренного, во многом кочевого населения. 

Но жесткость, с которой шла этническая чистка в Семиречье, поражает. Сохранившиеся воспоминания переносят читающего во времена Батыя.  Страшная перспектива породила и успешные очаги сопротивления. Самым известным стало иссык-кульское село Преображенское, чьи жители вместе с беженцами из других мест отбивались почти месяц от нескольких тысяч киргиз и даже совершали эффективные вылазки. Отряду самообороны сильно помогла единственная самодельная пушка. Однако в целом разгул в области принял суровый и повсеместный характер, и малочисленные воинские команды без сильных резервов подавить мятеж были не в состоянии. Да и власть, откровенно говоря, растерялась. Радикальное решение в Петрограде было принято только 13 августа, когда новым туркестанским генерал-губернатором был назначен генерал от инфантерии Алексей Куропаткин. Явно не справлявшийся с полководческой должностью главкома Северного фронта, Куропаткин, как военный администратор и знаток среднеазиатского региона еще со скобелевских времен, отлично подходил к этой роли. Кроме того, в Туркестан отправили приличный воинский контингент: 14,5 батальона пехоты, 33 казачьи сотни, 42 орудия и 69 пулеметов, – то есть почти пехотную дивизию и полторы казачьи дивизии. Результат не заставил себя ждать. Наряду с сугубо военными мерами, которые, кстати, тоже не отличались толерантностью, были крайне жесткими, если не сказать больше, Куропаткин провел ряд административных изменений. Прежде всего, в части организации нормального призыва, растянутого во времени и не столь обременительного для туземцев. В сентябре 1916-го мятеж в Семиречье был подавлен, а волнения в большинстве других областей улеглись. А вот в  Тургайской области (ныне город в Костанайской области Казахстана) партизанские действия многотысячной армии повстанцев продолжались вплоть до Февральской революции 1917 года. 

В итоге в русскую армию на тыловые работы было призвано чуть более 100 000 коренных жителей (вместо запланированного полумиллиона). Что до потерь, то в начале мятежа «иноверцы» успели уничтожить до 4 000 христиан-поселенцев и представителей имперского чиновничества. В армейских и казачьих частях потери составили 160 человек. Точное количество погибших казахов, киргиз, дунган и представителей других народов неизвестно. По весьма условным данным начальник штаба Ставки Главковерха генерал Михаил Алексеев оценивал их в 150 000. Это вместе с теми десятками тысяч киргиз (киргизами тогда называли и казахов), что навсегда ушли, опасаясь наказания, в пограничный Китай. Ряд современных ученых-демографов считает, что потери надо исчислять в 30-40 тыс. человек (вместе с беженцами). 

Что до ответственного и точного анализа произошедшего, лучше других высказался генерал Куропаткин: «Причины вооруженного выступления киргизов сложны, основною причиной взрыва послужил наряд рабочих для отправки на фронт. По быстро распространенным слухам, рабочих собирались отправить [на] боевую линию, поставить между русскими и немецкими войсками, с целью перебить, а земли отдать русским поселенцам… За период в 40 лет мы не приблизили к себе сердца этих простых, но еще первобытных людей, а чрезмерно усердною деятельностью по отчуждению лучших земель, находившихся веками в распоряжении киргизов, для образования русских селений вызвали недовольство киргизов новым режимом управления: при желании киргизов перейти к оседлости по действующему положению им отводилась только пахотная земля, а участков для выпаса скота и заготовки сена не отводилось; крайняя ограниченность чинов администрации не позволяла влиять в должной мере на настроение населения и своевременно знать это настроение. Между тем во время Великой войны киргизское население подготовлялось к восстанию германскими офицерами, проникшими в Афганистан и Кашгар. Влияние фанатично настроенных мулл, живущих среди киргизов, тоже несомненно. Преувеличенные слухи о победах наших врагов и слабость военной охраны в Семиречье обещали вожакам возможность легкой победы; обезоружение в прошлом году русского населения Семиречья с целью отправить 7500 берданок в армию давало надежду киргизам быстро свести кровавые счеты с пришельцами, севшими на их земли. Надежды эти частью оправдались: многие русские селения уничтожены, много русской крови пролилось…».